An essay originally written on November 17th, 2014 for RUSS 5390 at The University of Virginia.
Людмила С. Петрушевская, являясь одним из самых знаменитых современных писателей, уделяет в своём рассказе «Новые Робинзоны» большое внимание описанию того, как русская семья, уже уставшая от цивилизованного мира, приспосабливается к новой жизни за предела «общества». Этот рассказ, хотя он содержит картины, касающиеся природы и сельской жизни, не должен считаться описанием идиллии и не должен входить в тот же список, как и «Старосветские помещики» Н. В. Гоголя. Работа Петрушевской показывает и положительные, и отрицательные стороны жизни «в глуши», но акцентирует второе, и поэтому было бы ошибочно и упрощёно придать этому рассказу ярлык «идиллии».
В русской литературе слово «идиллия» обозначает место (или общество), которое обычно находится далеко от крупных городов и характеризуется понятием «общины» среди жителей этого места. Уровень жизни, с материалистической точки зрения, в значительной степени ниже, чем жизнь в городах, но жители всё-таки наслаждаются каждым днём. Иногда бывает так, что некоторые люди, живущие в таком месте понимают, что это место можно считать идиллией только после того, как их заставили его покинут (ситуация такова в повести В. Г. Распутина «Прощание с Матёрой»). Кстати, читатель, перед чтением этого рассказа Петрушевской, должен понять, насколько важно самое название, которое Петрушевская подобрала для него. Используя фамилию «Робинзоны», Петрушевская поощряет читателя вспомнить роман «Швейцарская семья Робинзонов», который был написан швейцарским писателем Йоханном Дейвидом Уиссем. Читатель должен учитывать то, что «Новые Робинзоны» — это обновление рассказа Уисса, хотя фамилия «Робинзон» в самом тексте ни разу не встречается. Можно найти отличия между этим «новым миром» Петрушевской и «старым миром» («старым светом»), который встречается в повести Гоголя «Старосветские помещики». «Робинзоны» даёт рассказу оттенок приключенческой литературы, хотя более глубокое чтение показывает, что тут нет приключений, а скорее всего предварения о том, насколько низкое русское общество обеднело. Чувствуется желание строить новый мир, который будет лишён всех зол, от которые страдают сегодняшние жители.
В рассказе постоянно упоминается смерть. Смерть, и разные болезни (например, цинга), всегда не за горами для этих людей (в тексте говорится, например, что «...[У Тани] жил какой-то замученный внук Валерочка, вечно страдавший то ушами, то коростой» (Петрушевская, 10). Стоит уделить внимание слову «вечно», поскольку Валерочка тут не только страдает, но есть понятие, что выхода из этого страдания нет. Петрушевская, к тому же, показывает читателю, что пожилые жители этой деревни страдают не меньше молодых. Она изображает Марфутку, которой 85 лет, в действительно убогом состоянии: «...[Марфутка] уже не топила в избе, а картофель, который она кое-как перетаскала к себе в дом, за зиму замерз и теперь лежал гнилой мокрой кучкой — всё-таки Марфутка за зиму кое-что подъела, да и со своим единственным добром, гнилой картошкой, не желала расставаться, хотя мама меня к ней однажды послала с лопатой всё это выскрести.» (П., 11). После этой противной картины, Петрушевская даёт ещё один образ, связанный с Марфуткой: «Но Марфутка не открыла мне дверь...» (П., 11). Дальше говорится о том, как рассказчику (и, наверное, всем жителям) не известно, как Марфутка выживает и вообще ест, когда у неё нет дров и нет зубов. Учитывая это, можно прийти к выводу, что жители этой деревни, хотя их совсем мало, живут психически далеко друг от друга, и «общины», которая бы присутствовала в настоящей идилии, нет. Образ убитого поросёнка также довольно интересный, потому что рассказчик считает, что он похож на ребёнка (в тексте: «глазки с ресничками и тэ дэ»). Для обычных читателей, привыкших ассоцировать детей с началом новой жизни, этот образ действительно странный. Дальше встречается настоящий ребёнок, семье которого приходится кормить не молоком, а «водичкой». Типичные традиционные русские блюда (например, щи) не существуют в их оригинальной форме; вместо этого жители делают свои «щи» из гнилых, почти не съедобных материалов. Кажется, что соль — это единственное вещество, которое может отвлекать этих людей от гнильного состояния того, что едят.
В самом общем понятии, противоположност «общины» — это одиночество. В конце рассказа Петрушевской, есть понятие у жителей, что они наверное одинокие — единственные люди на свете. Их точка зрения также интересна; хотя после чтения ранней части рассказа уже стало видно, что положение у них действительно убогое, они думают, что поскольку они сейчас выживают, они наверняка в лучшем состоянии, чем все остальные жители света (если они даже существуют). В тексте говорится, что они думают, что смогут даже кормить будущих посетителей их деревни, хотя они самого себя едва могуть кормить: «Пока что их кормит наш огород, огород Анисьи и Танино хозяйство. Тани давно уже нет, я думаю, а Марфутка на месте. Когда мы будем как Марфутка, нас не тронут.» У читателя обязательно возникнет вопрос — что имеется в виду под фразой «когда мы будем как Марфутка»? Это значит, что люди перестанут воспринимать эту деревню как источник еды, только когда жители будут полностью потерять все силы?
Если вернуться к Гоголю, мы видим, что тональность у него совсем другая. Есть в его повести чувство любви, теплоты и благосостоятельности. В тексте описывается так: «В каждой комнате была огромная печь, занимавшая почти третью часть её. Комнатки эти были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту. Топки их были все проведены в сени, всегда почти до самого потолка наполненные соломою, которую обыкновенно употребляют в Малороссии вместо дров». Надо заметить, что это полярная противоположность описания у Петрушевской; то есть, в «Новых Робинзонах» всё холодно и во всех домах нечем топить; нет соломы, нет дров. Присутствует у Гоголя даже ностальгия к так называемым «недостаткам» деревенской жизни; рассказчик упоминает «поющие двери» хотя они старые и хрупкие и издают звук, который многим противен, он с удовольствием вспоминает об это звуке. Этот образ находим снова дальше в тексте, где Гоголь изображает наличие и теплоты и сплошной еды: «И гость должен был непременно остаться; но, впрочем, вечер в низенькой теплой комнате, радушный, греющий и усыпляющий рассказ, несущийся пар от поданного на стол кушанья, всегда питательного и мастерски изготовленного, бывает для него наградою.» Это действительно идиллия. В этой повести нет технологии крупных городов, и нет промышленности, но чувствуется какая-то связь между людьми, которой нет у Петрушевской.
Рассказ Петрушевской, больше всего, характеризуется вечной мукой, холодом и голодом. Жители этой деревни думают, что хорошо живут, только из-за того, что не знают другого альтернатива. В тех местах, которому Гоголь даёт окраску теплоты, Петрушевская даёт оттенок холода, и, скорее всего, отчаяния. У неё выражено желание не жить, а именно выжить.
Цитируемые произведения
Гоголь, Николай В. «Старосветские помещики.» http://www.ilibrary.ru/text/1070/p.2/index.html
Петрушевская, Людмила С. «Чёрное пальто. Рассказы из иной реальности.» Вагриус. Москва. 2002. С 9-27.
Людмила С. Петрушевская, являясь одним из самых знаменитых современных писателей, уделяет в своём рассказе «Новые Робинзоны» большое внимание описанию того, как русская семья, уже уставшая от цивилизованного мира, приспосабливается к новой жизни за предела «общества». Этот рассказ, хотя он содержит картины, касающиеся природы и сельской жизни, не должен считаться описанием идиллии и не должен входить в тот же список, как и «Старосветские помещики» Н. В. Гоголя. Работа Петрушевской показывает и положительные, и отрицательные стороны жизни «в глуши», но акцентирует второе, и поэтому было бы ошибочно и упрощёно придать этому рассказу ярлык «идиллии».
В русской литературе слово «идиллия» обозначает место (или общество), которое обычно находится далеко от крупных городов и характеризуется понятием «общины» среди жителей этого места. Уровень жизни, с материалистической точки зрения, в значительной степени ниже, чем жизнь в городах, но жители всё-таки наслаждаются каждым днём. Иногда бывает так, что некоторые люди, живущие в таком месте понимают, что это место можно считать идиллией только после того, как их заставили его покинут (ситуация такова в повести В. Г. Распутина «Прощание с Матёрой»). Кстати, читатель, перед чтением этого рассказа Петрушевской, должен понять, насколько важно самое название, которое Петрушевская подобрала для него. Используя фамилию «Робинзоны», Петрушевская поощряет читателя вспомнить роман «Швейцарская семья Робинзонов», который был написан швейцарским писателем Йоханном Дейвидом Уиссем. Читатель должен учитывать то, что «Новые Робинзоны» — это обновление рассказа Уисса, хотя фамилия «Робинзон» в самом тексте ни разу не встречается. Можно найти отличия между этим «новым миром» Петрушевской и «старым миром» («старым светом»), который встречается в повести Гоголя «Старосветские помещики». «Робинзоны» даёт рассказу оттенок приключенческой литературы, хотя более глубокое чтение показывает, что тут нет приключений, а скорее всего предварения о том, насколько низкое русское общество обеднело. Чувствуется желание строить новый мир, который будет лишён всех зол, от которые страдают сегодняшние жители.
В рассказе постоянно упоминается смерть. Смерть, и разные болезни (например, цинга), всегда не за горами для этих людей (в тексте говорится, например, что «...[У Тани] жил какой-то замученный внук Валерочка, вечно страдавший то ушами, то коростой» (Петрушевская, 10). Стоит уделить внимание слову «вечно», поскольку Валерочка тут не только страдает, но есть понятие, что выхода из этого страдания нет. Петрушевская, к тому же, показывает читателю, что пожилые жители этой деревни страдают не меньше молодых. Она изображает Марфутку, которой 85 лет, в действительно убогом состоянии: «...[Марфутка] уже не топила в избе, а картофель, который она кое-как перетаскала к себе в дом, за зиму замерз и теперь лежал гнилой мокрой кучкой — всё-таки Марфутка за зиму кое-что подъела, да и со своим единственным добром, гнилой картошкой, не желала расставаться, хотя мама меня к ней однажды послала с лопатой всё это выскрести.» (П., 11). После этой противной картины, Петрушевская даёт ещё один образ, связанный с Марфуткой: «Но Марфутка не открыла мне дверь...» (П., 11). Дальше говорится о том, как рассказчику (и, наверное, всем жителям) не известно, как Марфутка выживает и вообще ест, когда у неё нет дров и нет зубов. Учитывая это, можно прийти к выводу, что жители этой деревни, хотя их совсем мало, живут психически далеко друг от друга, и «общины», которая бы присутствовала в настоящей идилии, нет. Образ убитого поросёнка также довольно интересный, потому что рассказчик считает, что он похож на ребёнка (в тексте: «глазки с ресничками и тэ дэ»). Для обычных читателей, привыкших ассоцировать детей с началом новой жизни, этот образ действительно странный. Дальше встречается настоящий ребёнок, семье которого приходится кормить не молоком, а «водичкой». Типичные традиционные русские блюда (например, щи) не существуют в их оригинальной форме; вместо этого жители делают свои «щи» из гнилых, почти не съедобных материалов. Кажется, что соль — это единственное вещество, которое может отвлекать этих людей от гнильного состояния того, что едят.
В самом общем понятии, противоположност «общины» — это одиночество. В конце рассказа Петрушевской, есть понятие у жителей, что они наверное одинокие — единственные люди на свете. Их точка зрения также интересна; хотя после чтения ранней части рассказа уже стало видно, что положение у них действительно убогое, они думают, что поскольку они сейчас выживают, они наверняка в лучшем состоянии, чем все остальные жители света (если они даже существуют). В тексте говорится, что они думают, что смогут даже кормить будущих посетителей их деревни, хотя они самого себя едва могуть кормить: «Пока что их кормит наш огород, огород Анисьи и Танино хозяйство. Тани давно уже нет, я думаю, а Марфутка на месте. Когда мы будем как Марфутка, нас не тронут.» У читателя обязательно возникнет вопрос — что имеется в виду под фразой «когда мы будем как Марфутка»? Это значит, что люди перестанут воспринимать эту деревню как источник еды, только когда жители будут полностью потерять все силы?
Если вернуться к Гоголю, мы видим, что тональность у него совсем другая. Есть в его повести чувство любви, теплоты и благосостоятельности. В тексте описывается так: «В каждой комнате была огромная печь, занимавшая почти третью часть её. Комнатки эти были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту. Топки их были все проведены в сени, всегда почти до самого потолка наполненные соломою, которую обыкновенно употребляют в Малороссии вместо дров». Надо заметить, что это полярная противоположность описания у Петрушевской; то есть, в «Новых Робинзонах» всё холодно и во всех домах нечем топить; нет соломы, нет дров. Присутствует у Гоголя даже ностальгия к так называемым «недостаткам» деревенской жизни; рассказчик упоминает «поющие двери» хотя они старые и хрупкие и издают звук, который многим противен, он с удовольствием вспоминает об это звуке. Этот образ находим снова дальше в тексте, где Гоголь изображает наличие и теплоты и сплошной еды: «И гость должен был непременно остаться; но, впрочем, вечер в низенькой теплой комнате, радушный, греющий и усыпляющий рассказ, несущийся пар от поданного на стол кушанья, всегда питательного и мастерски изготовленного, бывает для него наградою.» Это действительно идиллия. В этой повести нет технологии крупных городов, и нет промышленности, но чувствуется какая-то связь между людьми, которой нет у Петрушевской.
Рассказ Петрушевской, больше всего, характеризуется вечной мукой, холодом и голодом. Жители этой деревни думают, что хорошо живут, только из-за того, что не знают другого альтернатива. В тех местах, которому Гоголь даёт окраску теплоты, Петрушевская даёт оттенок холода, и, скорее всего, отчаяния. У неё выражено желание не жить, а именно выжить.
Цитируемые произведения
Гоголь, Николай В. «Старосветские помещики.» http://www.ilibrary.ru/text/1070/p.2/index.html
Петрушевская, Людмила С. «Чёрное пальто. Рассказы из иной реальности.» Вагриус. Москва. 2002. С 9-27.
